Первое, с чем ассоциируется творчество Натальи Пастуховой – это собаки. Ее повторяющийся образ — красная собака с синими ушами – стала известным персонажем стрит-арта Екатеринбурга, можно его встретить и в других городах. Конечно, уличные работы Натальи – не только про собак. Интерес и любовь к самым разным животным прослеживаются в ее муралах, рисунках, холстах. В последние годы у нее много проектов и коллабораций по всей России. Сейчас межсезонье, и пока Наталья не уехала в очередную командировку, мы встретились и поговорили про ее уличное искусство.
В материале использованы фотографии и цитаты из акаунта Натальи Пастуховой.
— Откуда такая любовь к собакам?
— Я нежно люблю всех зверей. Всю мою жизнь собаки являются частью семьи, так с детства повелось. Это существа, которых я знаю, понимаю и нежно люблю. Всех зверей люблю, и кошек, и козочек, и птичек. Но живу с собаками, и свою жизнь без собаки представляю с трудом. Меня как человека достаточно замкнутого она мотивирует хотя выходить из дома. В период, когда у нас не было собаки, мы почти из дома не выходили.
— У вас нет противостояния «собачники против кошатников»?
— Нет-нет. Конечно, нет. Мне нравятся кошки, просто я их не очень понимаю. Если собаки структурные, понятные, то кошки для меня менее понятные звери. К тому же они еще «жидкие» звери. У собаки — плотный костяк, понятное мне поведение, кошка же какая-то более флюидная, себе на уме и по структуре своей она может растягиваться в любую форму.
— Зато собаки более прихотливы в уходе. Как минимум, с ними надо гулять.
— Вот, замечательно, это то, что мне надо. Иначе я бы из дома не выходила. Мне нужен этот мотиватор, друг и напарник для совместных прогулок. С собакой у меня получается ездить в поля и леса несколько раз в неделю. Меня это очень радует.
— В стрит-арте вы чаще изображаете собак, они у вас добрые или грустные, тогда как кошка в вашей работе для Стенограффии агрессивная. Получается, есть противостояние?
— Нет, противостояния нет – скорее, разные роли. Там кошка в роли чего-то большего, что за тобой наблюдает в высокой траве. Как что-то гигантское, многоглазое. То есть кошка – символ чего-то большего, опасного, а собака – символ равного.
«Кошка в высокой траве», фестиваль «Стенограффия» 2020 г.
— Вы не знаете, почему исчезла эта работа?
— На той стене штукатурка была в плохом состоянии, когда мы работали там, она отваливалась. Уже были воздушные пузыри между домом и штукатуркой. Думаю, там просто сделали косметический ремонт.
— Тогда не так обидно потерять такую работу?
— Я очень люблю эту работу, но когда работаешь на улице, уже ничего не обидно. Это естественный ход вещей.
— Вы давно и часто сотрудничаете с фестивалем Стенограффия. Я правильно понимаю хронологию вашего участия в Стенограффии, что первый ваш совместный проект был не в Екатеринбурге, а в Ноябрьске?
— Это не совсем Стенограффия. Насколько я понимаю, Стенограффия – это в Екатеринбурге. А в Ноябрьске и в других городах была работа с этой же командой, но под брендом «Родные города».
г.Ноябрьск, 2016 г.
— Как вы попали на Стенограффию?
— Мы достаточно давно знакомы, они приглашали меня принимать участие в Стенограффии здесь, в Екатеринбурге, я несколько раз отказывалась, но в какой-то момент согласилась. И первая работа была на мысе Каменном, потом был Ноябрьск.
— А почему отказывали?
— Когда Стенограффия пришла в Екатеринбург, получилось так, что она заменила собой проект «Длинные истории Екатеринбурга». Поскольку я работала и участвовала в «Длинных историях Екатеринбурга», меня эта ситуация смущала и я какое-то время дистанцировалась от этого проекта.
— Почему в итоге согласились?
— Как-то Евгений Фатеев устраивал сбор заявок от местных художников для отправки в Москву на проект «Стена», которую делали Кирилл Кто и Игорь Поносов. Моя заявка прошла, и ребята устроили мою поездку туда, так стали налаживаться наши отношения с командой. Потом поступило приглашение уже от Ани Клец и я согласилась.
— Про работу на ВИЗе для Стенограффии с собаками в капсульном отеле вы писали, что были проблемы с жильцами дома. Что там случилось?
— На самом деле, работа была комфортной практически тотально. Единственное, внизу были припаркованы машины, а там такой узкий пятачок, что подогнать вышку, которая дотянулась бы до самого верха, у нас не получалось. Один сосед, чья машина там была, принципиально отказался убрать машину. Работа затянулась, пришлось делать перерыв на пару недель, потому что ребятам из Стенограффии пришлось через ГАИ просить жителей отодвинуть свои машины. Пока можно было работать низко, мы закрывали машины полиэтиленом, чтобы на них не падала краска.
«Соседи», фестиваль «Стенограффия» 2020 г.
«Эта работа похожа на небольшой подвиг. Первая моя большая стенка, нарисованная на 80% моими руками и баллончиками, им я обычно предпочитаю кисти и валики и помощь волонтеров и друзей. Но не в этот раз. По пути рисования пришлось сделать перерыв на неделю и убирать припаркованные под стенкой машины, чтобы поставить вышку, как надо. Машины стояли там миллион лет, и мы мучали ГАИ и участкового, чтобы их переставить, и победили. И конечно, были переживания пары жителей: почему бы не нарисовать что-нибудь красивое, розы например?» (из публикации 11 сентября 2020 г.)
— Была еще нехватка волонтеров?
— Там была вышка с люлькой, по сути, на одного человека. Волонтер мне требовался только один, чтобы помогать мне с краской, кормить и объяснять людям, что здесь происходит. Небольшие словесные перепалки достаточно регулярно происходят, когда ты рисуешь на улице – это там тоже было. Но ничего криминального.
— Еще вы писали, что кому-то из жителей не понравился сюжет рисунка.
— Кому-то не понравился, кому-то понравился. Сюжет был согласован с жителями дома, нам помогала главная по дому, замечательная женщина, всячески нас оберегала, очень радовалась тому, что происходит. В конце еще подарила мне коробку конфет. Это было невероятно мило!
— Для Стенограффии вы еще расписывали троллейбусы. Каково это работать в троллейбусном депо?
— Я рисовала и в трамвайном депо, но троллейбусы мне милее, я вообще люблю троллейбусы. Меня вдохновил Вася Bas, который сделал работу на трамвае, а я до этого рисовала на самолете и всегда хотела порисовать на сухогрузе. Предложила ребятам из Стенограффии: давайте троллейбусы распишем. Они сказали: классно, давай. Плюс одна галочка в списке мест, где мне хотелось бы порисовать. Мы ходили в троллейбусный парк, нам выделили самый новый на тот момент троллейбус, свежепокрашенный, что нас немного подвело, потому что наша краска «не подружилась» с их грунтовкой. Нам подготовили троллейбус, мы начали на нем рисовать, и краска начала пузыриться. Приходилось снимать слои и перекрашивать. Мне кажется, тот троллейбус достаточно долго ездил, один год точно покатался. Я его видела по городу, потом всё – уже не вижу. Заклеили, наверное.
Троллейбус «Июль», фестиваль «Стенограффия» 2021 г. Фото: Дима Чабанов.
— Какие есть места, где галочки еще не стоят?
— Сухогруз хочу.
— Почему именно сухогруз?
— Очень нравятся сухогрузы, их масштаб, мне вообще нравятся корабли. У нас нет большой воды, поэтому вид кораблей для меня непривычен и всегда захватывает все мое внимание. Рисовала однажды на затонувшем корабле, который торчал возле берега. Теперь хочу на действующем.
— Поезда, электрички?
— Нет, не моя история. Мне кажется, это больше пацанский вайб, хотя знаю, что и девчонки их любят. Поезда меня не интересуют. Самолеты – да. На маленьком мы рисовали, со Степой и Алиной Айфо.
— Если говорить не об объектах, а о территориях – где бы хотелось порисовать?
— Я два года ездила рисовать на Чукотку, сделала там много муралов. Не рисовала во Владивостоке, хотелось бы туда добраться порисовать и на Камчатку и Сахалин. А еще я никогда не была с другой стороны карты, сверху – Архангельск, Мурманск, Петрозаводск и выше, туда тоже хочу.
— В последние годы у вас много проектов на Севере. Вас притягивает Север или так совпало?
— Так совпало, и мои ребята, с которыми часто работаю, уже шутят: давай в следующий раз туда, где тепло и море. Мне очень нравится, что благодаря этим проектам я побывала в тех местах, в которых никогда бы не оказалась. Например, поехать на Чукотку просто так, посмотреть – это очень маловероятное приключение.
— Есть принципиальная разница в том, как рисовать муралы, например, в Анадыре и в Екатеринбурге?
— Рисовать в Анадыре суперспецифично. Там, грубо говоря, только два месяца погоды, в которую можно рисовать. Ветер, дождь, ветер, дождь. Ветер шквальный, 20 метров в секунду, а потом пару дней солнце и штиль.
— И как быть?
— Плакать, ждать, когда стихнет ветер. В удаленных местах часто мало техники подходящей. На весь город могут быть всего две вышки, одна из них находится на градообразующем предприятии и постоянно нужна для каких-то ремонтных работ. Вторая – частная с сумасшедшими ценами. Еще могут быть географические особенности. Например, в Анадыре аэропорт находится через пролив от города. Был момент, когда к нам прилетела краска, но из-за штормового ветра краска два дня стояла на другой стороне и не могла переплыть, потому что не было никакого сообщения с аэропортом. Ты сидишь у моря и грустно ждешь.
На второй год работы на Чукотке я выступала как куратор, ребята работали в Певеке, это самый северный город страны. И у нас была проблема с доставкой краски, ждали ее почти 2 недели. Самолет прилетит – не прилетит, краску на борт возьмет – не возьмет. Вот такие особенности. В Арктике всё совсем по-другому. Здесь чик-чик-чик, всё быстро сделал, погода позволяет. А там – как пойдет. Лучше ехать без обратного билета.
г. Анадырь
«В Анадыре в конце июня я застала белые ночи, когда прилетела туда со своей командой. Солнце вечером садилось за горизонт, но темнее не становилось, просто был очень красивый пятичасовой закаторассвет. Это отлично, ведь можно рисовать пока есть силы, но большая сложность для переноса эскиза проектором. Светить эскиз мы могли только в очень пасмурные ночи, на видео как раз одна из таких». (из публикации 25 июля 2022 г.)
— Вы делаете стрит-арт и легальный, и нелегальный. Что вам больше по душе?
— Они разные. Это как сравнивать теплое с соленым.
— Но для обычного зрителя, что там стрит-арт, что тут стрит-арт.
— Нет. Там стрит-арт, а тут – паблик-арт. Легальное – это всё паблик-арт.
— Почему это не стрит-арт?
— Стрит-арт – это всё несогласованное, ограничивается только рамками самого художника, ты придумала и реализовала, все. Паблик-арт, это искусство в общественном пространстве. Это разные виды работ и они требуют разного подхода. Паблик-арт это работа с заказчиком, им может выступать фестиваль, предприятие или администрация города. Такие проекты более объемные, они проходит согласования, в реализацию включена целая команда людей. Между заказчиком и художником есть куратор, который помогает сторонам достичь лучшего результата. Все это может накладывать определенные ограничения на высказывания. В идеальном мире куратор выбирает на проекты такого художника, для которого ограничения связанные с работой в легальном поле не существенны. В реальном – периодически приходится немного подстраиваться.
— У вас такое было?
— У меня – нет. Хотя… Были моменты. Паблик-арт работает с контекстом того места, где он создается. И вот ты приезжаешь, ничего не знаешь про это место, готовишь эскиз, он проходит через кураторов или команду. Идеально, если в проекте участвуют антропологи, социологи, которые предварительно собирают материал, общаются с местными жителями, выявляют какую-то проблематику. Ты не просто приехал и нарисовал картинку – она должна хорошо попадать в это место. Был случай, когда мы работали в Альметьевске, я нарисовала историю, которая сюжетно вполне попадала, но меня попросили «отатарить» главных героев. Окей, будем отатаривать! Здесь есть грань, чтобы остаться в том, что интересно мне как художнице, сделать не иллюстрацию на заказ, а свое какое-то высказывание, но попасть в то место, где ты работаешь.
— Ваши работы для Стенограффии – кошка и собаки в капсульном отеле – попадали в свои места?
— Мне кажется, да. Я местная художница, знающая местные контексты. Работа про соседей попадала в контекст времени, это история про ковидную изоляцию. «Кошка в высокой траве» хорошо попадала в контекст места – двор Дома печати. Это удивительное место: за стенами идет бурная жизнь, заходишь во двор – тут всё затихает. Ты вырываешься из контекста проспекта Ленина, напряженного движения и попадаешь в тихое пространство, наполненное искусством, закоулками, ты ходишь, это всё разглядываешь. «Кошка в высокой траве» — в том числе про это замедление.
— Вы же знаете, что «Кошка» попала в колоду «Уральского таро» отдельной картой?
— Да? Я не смотрела всю колоду, только отдельные карты.
— Неужели для вас это новость?!
— Да. Я видела только то, что Лёша (Алексей Шахов, автор колоды «Уральское таро» — здесь и далее прим.ред.) публиковал. Может быть, пропустила. Супер, мне приятно!
— У вас много паблик-арта, постоянно идут проект за проектом. Почему вы иногда делаете нелегальный стрит-арт?
— Нелегальные работы помогают не терять форму, не закостеневать и радуют.
— В стрит-арте вы можете себе позволить то, что нельзя в согласованном паблик-арте? Например, в некоторых ваших стрит-артах есть намеки на обнаженную натуру.
— Да, в том числе. Там я работаю со своим персонажем, с которым что-то происходит, который что-то переживает.
— Как появился ваш персонаж – красная собака с синими ушами?
— Она появилась почти 10 лет назад из персонажа, состоящего из трех точек. У нее нос и глаза как три равнозначные точки. Это был сложный для меня период, я много рисовала, и вот появился персонаж, который грустил, ревел, смеялся, бегал.
— Почему она часто плачет и грустит?
— Нет, не часто… Наверное, этого больше в работах в последних лет, где она ревела и грустила, потому что все ревели и грустили. Такое время.
— А с вашими личными переживаниями это связано?
— Все художники, я в этом абсолютно уверена, так или иначе говорят о себе, о своих переживаниях, о том, что происходит вокруг. Поэтому мой персонаж тоже всё это цепляет. Я не могу сказать, что это мое альтер-эго или персонаж, через которого я что-то проживаю. Это персонаж, с которым происходит то, что происходит вокруг.
— Почему красная собака иногда меняет цвет?
— Была желтая собака, потому что в том месте желтые стены, в которые она классно вписалась. Я иногда пробую разные цвета, но красный — самый резкий, насыщенный. Красно-синий контраст – мой любимый.
— Когда ваша собака Пипа умерла от болезни, почему вы решили сделать серию стрит-артов «Пипья стая»?
— Мы ее сделали с моим молодым человеком, это наш путь проживания, путь принятия этой истории. Мы решили сделать так, чтобы, гуляя по городу, периодически натыкаться на Пипу и радоваться встрече.
— Вы же еще кого-то приглашали в этот проект?
— Я предложила друзьям, знакомым, подписчикам, и несколько художников сделали для меня Пипу в разной форме. Были Катя Червонных, Нина Бисярина, Ксюша Заложных связала из шерсти. недавно пришел холст с Пипой от Дусто. Надя Сорокина нарисовала маленький холст, мне отправила. Марина Феонова, Макс Бжедугов… Всех сразу я не могу вспомнить, но было это была супер поддержка.
Серия «Пипья стая».
— Ваша новая собака по кличке Изи той же породы?
— Нет, другой.
— Но визуально они похожи.
— Да, похожи. Пипа была джек-рассел, а Изи – фокстерьер. А «джеки» вышли из «фоксов».
— Изи будет героем стрит-арта?
— Изи уже герой стрит-арта, я рисовала ее в Иваново, в Забайкалье. Изи совсем другая, такая крэйзи-крокодилица.
— В своем инстаграме вы писали, что ваш путь в уличном искусстве начался с секций забора ПО-2. Как это было?
«Третья и финальная стенка в г. Иваново была самой сложной из всего проекта Самоката и бюро Новь. Сложности были на каждом этапе начиная с эскиза (у антропологов вроде все пошли отлично), а мне пришлось перерисовывать эскиз с четырех сторон гладенькой ТПшки на 38 секций ПО2. Видимо, эти заборы, с которых начался свой художественный путь, не оставят меня никогда. (из публикации 26 ноября 2023 г.)
— Рисовать на улице я начала как волонтер проекта «Длинные истории Екатеринбурга». В 1999 году у нас появился Государственный центр современного искусства. Как волонтеры мы попали туда в 2002 году, нас захантила Лёля Собенина, мы сначала просто помогали в каких-то их проектах, ходили на лекции, там Арсений Сергеев, Наиля Аллахвердиева рассказывали нам про современное искусство. Это было вау, что-то новое, супер! В ГЦСИ они делали бесплатные публичные лекции и разные художественные активности, привозили художников, тогда они впервые стали продвигать паблик-арт в городе.
Они привозили голландцев, появилась мозаика на Куйбышева, на университете (мозаика создана в 2002 году на ул. Куйбышева 48 по эскизу голландского художника Арно Кунена), были какие-то монументальные работы, потом они задумали проект «Длинные истории Екатеринбурга». Привезли очень крутых художников из разных городов. Идея была, в том числе, в том, чтобы галерейных художников вывести на улицу, чтобы сократить дистанцию между искусством и зрителем, который не посещает галереи, а ходит по улицам каждый день. Тем более, Екатеринбург – город строящийся, и заборов тут миллион, в том числе, в центре города, появилась классная возможность их облагородить. Мы записались с подругами туда волонтерами, а опен-колл еще не был закрыт, мы сделали свои эскизы. Мой эскиз прошел, это был 2003 год, я была и волонтером, и художницей. Это был мой первый паблик-арт фестиваль, я сделала свой забор на ул. Щорса про захват Овощебазы №4, который произошел накануне.
До этого была проба граффити в школе, но оно меня не увлекло. А благодаря участию в фестивале, знакомству с Наилей и Арсением произошел тектонический сдвиг и мое направление сформировалось.
— Вы помните свой первый нефестивальный стрит-арт?
— Граффити с девчонками в 9 классе на будке. Собрались в 5 утра, в 8 часов приехала милиция, посмотрели на нас, уехали.
— Когда впервые появился образ собаки?
— Это было в 2008 году в Бишкеке, где проходил международный фестиваль паблик-арта, там я сделала проект «Хорошая собака». У меня был ужасный культурный шок, потому что Бишкек – город другой культуры, близость к Китаю накладывает свои отпечатки. Там были рестораны, в которых подавали собачатину. Для меня это стало стрессом, так появился проект «Хорошая собака», который потом повторялся несколько раз. С этим проектом я ездила в Азербайджан, в Баку. К Евровидению 2012 город привели в порядок, и выяснилось, что город вычистили от какого-то сумасшедшего количества собак и кошек не самыми хорошими способами.
Проект «Хорошая собака».
— У вас были проекты с зеркальными собаками и цветными из фанеры.
— Да, «Хорошая собака» — как раз этот проект, с цветными. Зеркальные собаки – это уже последующая итерация этого проекта.
— Я правильно понимаю, что главная цель этих проектов — обратить внимание на проблему бродячих собак?
— Нет, бродячая собака – просто форма. Главное – обращение внимания на то, как человек в городе взаимодействует с тем, что его окружает. На то, как человек проявляет себя как более сильное, властное существо с теми, кто слабее его и находится в уязвимой позиции. Бродячая собака – это только одна из форм соседства.
Зеркальная собака.
— В настоящее время проблема бродячих собак вас как-то затрагивает?
— Я участвую в благотворительных акциях и сотрудничаю с приютами.
— А в вашем уличном творчестве это как-то отражается?
— Нет, эта тема меня волнует, но пока я не знаю, как сказать об этом так. Но могу продавать работы, донатить приютам. У нас так много проблем, которые надо решать, и взаимоотношения с животными – маленькая капля. Классно, что у нас много активизма, много людей берут на себя ответственность, что-то меняют своими руками в разных сферах. Если у меня есть возможность, я поддерживаю разные направления, например, мне очень приятно было поучаствовать в проекте «ЧО» «Передача энергии», когда ребята напечатали постеры с работами художников, продавали и часть средств направляли в фонд поддержки пожилых людей. Одиночество пожилых людей, медобеспечение – тоже большая проблема.
Постер с работой Натальи Пастуховой. Фото: ЧО.
— В рамках фестиваля «ЧО» вы сделали 4 скульптуры «Городские идолы». В них есть отсылка на деревянные скульптуры Валерия Гаврилова, которые стояли в Парке Лесоводов России?
— Конечно. В моем детстве, у папы был гараж за Парком Маяковского, мы ходили туда пешком, и возле спуска к трамвайному кольцу стояли Бременские музыканты, мне кажется тоже Гаврилова. Они и пугали и завораживали меня, каждый раз их разглядывала. В Парке Лесоводов его скульптуры не так давно собраны, они раньше были в других местах. И, да, это прямой референс.
— Чья идея – ваша или фестиваля – сделать скульптуры?
— Моя идея. Я с удовольствием пробую разные новые формы. Мне кажется, что моя графика в эту форму вписывается очень органично.
— Почему именно дерево, а не камень или металл, например? Вот Индустриальный младенец – из металла.
— Дерево само по себе наталкивает тебя на вертикальный формат, задает своей направляющей вертикалью определенный визуал. Индустриальный младенец круглый. Делать из металла или камня вертикальную форму нет смысла. К тому же, дерево проще в обработке. Я надеюсь, что сделаю что-нибудь из камня, этот материал мне тоже интересен. Дерево – это классная история преображения одной формы другую. Мы купили спиленную сосну, которой как минимум 200 лет. А то и 300. Вот ты стоишь возле такого дерева и понимаешь, что оно не будет скамейкой или столом в чьей-то бане, а превратится в скульптуру – меня такие мысли очень захватывают. Мой дух это будоражит.
— Почему «Городские идолы» установлены именно на Уктусской горе?
— Мы долго выбирали место. Нам показалось, гора Уктус – наиболее органичное место для идолоподобных деревянных скульптур. Поставить их, например, в Парке Маяковского – это будет странно. В городе я их не вижу, для них должно быть специальное место, уединенное. Мы выбрали поляну, на которой сходятся 5 тропинок. Если вы гуляете по Уктусу, у вас большая вероятность оказаться там и встретиться с ними. Это будет удивительная, приятная встреча.
Уктус находится в черте города, там люди гуляют и тренируются. Когда я приходила посмотреть, как дела у Идолов, были моменты трафика, когда надо было постоять, подождать, пока все сфоткаются, и потом уже к ним подойти.
— Был ли замысел в том, что скульптуры установлены именно на горе? Ведь чтобы дойти до них, нужно подняться по длинной каменной лестнице, получается утомительное восхождение, а в награду – встреча с Городскими идолами.
— Это красивая версия! Нет, я ведь захожу с другой стороны – со стороны базы ЦСКА. Там ты просто гуляешь по дорожкам и упираешься в них. Но когда мы искали эту площадку, мы с Никитой Харисовым (руководителем паблик-арт программы «ЧО») лично прошли все ступени, мы обошли весь Уктус.
— С «ЧО» будете еще сотрудничать?
— У «ЧО» кураторский отбор, и если я получу приглашение, я с удовольствием приму участие. Этот фестиваль мне очень нравится. Нравится, что каждый год они работают с разными кураторами, благодаря чему появляются очень разные объекты искусства. Этот фестиваль однозначно все мои лайки собирает.
— «Длинные истории Екатеринбурга», Стенограффия, «ЧО». В этом списке не хватает «Карт Бланша». Почему не получилось поучаствовать?
— Не взяли. Там случилось внутренне разногласие, Слава PTRK меня пригласил, а другие организаторы не согласовали. Он рассказал, что внутри команды у них был спор, они не смогли утвердить мою кандидатуру, потому что половина была против, считая, что я – скорее, иллюстратор, чем художница. Окей, у них такое мнение, нормальная история.
«Невероятная история о том как Рита и Наташа решили и рыбку съесть, и мухоморами не порасти». Совместная работа с Ритой Хаак.
— Почему у вас давно нет новых стрит-артов в Екатеринбурге? Последний был в 2023 году, совместная работа с Ритой Хаак на Метеогорке.
— (Вспоминает) А в прошлом году я ничего не сделала?
— Именно в Екатеринбурге – нет.
— (Листает публикации в своем инстаграме) Действительно, в Екатеринбурге я ничего не сделала в прошлом году. Вот это да! Просто я очень много работала в других местах. В прошлом году делала большой проект в Забайкалье, которым руководила. Это был очень интересный новый опыт, он увлек меня тотально. Кроме того здесь я делала и продавала принты, холсты, поэтому свое присутствие в Екатеринбурга я ощущаю как актуальное.
— Красная собака еще появится?
— Конечно. Красная собака есть, она просто ждет момента.
Телеграм-канал StreetartEKB: всё об уличном искусстве Екатеринбурга.